Марк Азов - «Мир приключений» 1987 (№30) [Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов]
Вовка видел: ему не верят. Вовка видел: бородач не может объяснить его появление в палатке. Но похоже, бородача здорово тянуло к Вовке. Он даже наклонился, он даже пропел фальшиво:
— “Цветут фиалки, ароматные цветы…” — И быстро спросил: — Патефон везете?
— Наверное. — Вовка не видел среди снаряжения патефона, но огорчать бородача не хотел. — Вещами мама заведует.
— А чего ж ты болтаешься тут один, Пушкарев Владимир?
— Я не один, — похолодел Вовка.
— Собаки не в счет. У меня их шесть штук, так я ж не говорю: нас семеро.
— Я не один, — с отчаянием повторил Вовка. Он сразу вспомнил о боцмане, лежащем в полынье.
— Кто еще? — привстал бородач.
— Там… В полынье… Там боцман… Я не мог его вытащить…
Бородач выругался:
— Гаси примус! Расселся!
Вовке во всем хотелось слушаться бородача. Он вдруг поверил: если он во всем будет слушаться бородача, они сейчас спасут боцмана, они найдут “Мирный”, они увидят маму. Но бородач враз помрачнел.
— Гин! — прикрикнул он на собак. — Зови своего пса. Нарты оставим здесь. Собачки у меня ненецкие, ни бельмеса не понимают по-русски. А твой, я гляжу, помор.
— Ага, — мотнул головой Вовка. — Он из Архангельска. У него мамку увезли в Англию.
— Союзники?
— Ага.
— Дружбу крепят?
— Ага.
На ветру ушибленное плечо вновь заныло. По всему горизонту, сводя Вовку с ума, лежала мрачная синевица. От всеобщей этой химической тусклости, от мертвенной тишины, низкой и бледной, еще страшнее, еще ужаснее показались Вовке кровавые пятна сурика, ярко выделяющиеся на белых плоскостях вздыбленных льдин.
— Понятно… — озираясь, бормотал бородач. — Покоптили немножко. Костерчик жгли, нет?.. Шучу я… Шучу… А это, значит, и есть боцман? Видный мужчина. Ругаться, наверное, любил.
Наклонившись над боцманом, бородач пытался расстегнуть промерзший бушлат.
— Не получается… Ладно… Ты его личность, значит, удостоверяешь, а я твоим словам, значит, верю. Так? — И подсказал Вовке: — Говори, так! И губу подбери, наступишь на губу. Тащи боцмана за руку!.. Что значит, не можешь? Тошнит? Ничего! С возрастом и это пройдет, Пушкарев Владимир. Боцмана вот не тошнит, а я не знаю, кому из вас сейчас легче.
Вовка сжал челюсти.
Он уже видел, как хоронят людей. Он уже видел раненых в госпиталях. Он многого навидался за последние три года. Но ведь боцман Хоботило совсем недавно был жив, боцман Хоботило совсем недавно прикрикивал на него, топал на него сапогами…
Механически, не понимая, что, собственно, он делает, Вовка подтаскивал обломки льда к глубокой трещине, в которую бородач с трудом уложил тело боцмана.
— Потерпи, братан, — вслух бормотал бородач. — Ты на нас не сердись, братан. Ты полежи, отдохни, мы тебя потом устроим по-человечески.
“Это он боцману…” — думал Вовка.
— Хороший был мужик?
“Это он мне…”
— Помор, сразу видно. Они, поморы, здоровые. Много примет знал, наверное. Они в этом деле знатоки. — Бородач неожиданно прикрикнул на Вовку: — Эй, на шкентеле! Плыть нам с тобой, стрик полуношника, к северу! Восточники да обедники — заморозные ветерочки! Так боцман говорил?
Вовка с трудом кивнул. Бородач нахмурился:
— Ты, Пушкарев Вовка, морду не вороти в сторону. Ты уйми желудок. Ты в серьезную историю ввязался. Братана морского хороним. Нашего братана. — И разрешил: — Топай к палатке.
— А ящик?
— Какой ящик?
— Вон…
— Что в ящике?
— Шоколад.
— Ну? — бородач полез в ящик. — Правда! Мы ящичек возьмем на плечо. Шоколад — это большой подарок. Ты еще сам налопаешься этого шоколада.
“Никогда больше не буду я его лопать”, — с отвращением подумал Вовка. А вслух сказал:
— Мы, наверное, скулой врубились в льдину. — Он ни на грош не верил себе, но убеждал бородача: — Вот меня, наверное, и выбросило на лед. Я ничего не помню. Стоял на палубе, а потом — лежу на льду. И боцмана выбросило. И Белого.
Он боялся, он не хотел упоминать подлодку. Была ли подлодка?
Бородач ошалело взирал на Вовку. Он взирал на него как на сумасшедшего. И поддакнул как сумасшедшему.
— Бывает. Неосторожно шли.
Слишком легко он согласился с Вовкой, и Вовке это было противно, будто оба они, не сговариваясь, обманывали друг друга.
А бородач думал: “Не договаривает малец. Стукнись буксир о лед, гарью бы не попахивало. И ящик на льду. И боцман. И собака. Уйди “Мирный” в море, я бы заметил его. Берегом ехал. Боится малец. В шоке”.
Убойный снег поскрипывал под ногами. Подмораживало. Ветер упрямо брал круто на юго-запад, мел по всей Сквозной Ледниковой.
“Триста… Триста пятьдесят… Четыреста… — считал Вовка шаги. — Почему он идет так быстро? У него же на плече ящик”.
Шел, не веря, что каких-то три часа назад он стоял у иллюминатора, а на рундуке, раскидав по подушке рыжую косу, спала и улыбалась во сне мама.
2
Палатка остыла.
Бородач разжег примус, поставил на него котелок со снегом.
— Чаёк любишь?
— Ага.
Бородач усмехнулся:
— Я тоже.
— У меня сахар есть. И сухари.
— Откуда? — подозрительно покосился бородач. — Там что, еще валяются ящики?
Вовка не ответил. Он сжал в ладонях жестяную кружку с кипятком, и она замечательно обожгла ладони.
— Ладно, — сказал бородач. — Мы люди занятые. Давай, Пушкарев, выкладывай. Как на духу выкладывай. Все и без вранья!
И Вовка выложил.
Все выложил.
О “Мирном”, вышедшем из Архангельска с зимовщиками для Крайночнго и с грузами для Игарки (“С какого причала? — щурился недоверчиво бородач. — С Арктического? Ладно. Есть такой”.); о маме-метеорологе, которую Управление Главсевморпути разыскало в далекой Перми (“А в Питере где жили? На Кутузовской? Ладно. Есть такая”.); о Леонтии Ивановиче, любившем выстукивать морзянку в самый неподходящий момент (“Знаю чудаков. Есть такая привычка”.); о бабе Яне, ожидающей внука в Игарке (“Небось, живет в каменном доме? Нет? В бараке. Ладно. Запомним”.); даже о военном инструкторе выложил все, даже о ложной тревоге, поднятой им в море; забыл, правда, фамилию одного из фашистских командиров (“Да наплевать. Мангольд или Ланге, все равно гады!”); наконец, выложил он и свой тайный план — бежать с буксира, когда начнется разгрузка.
Вовкин план бородачу не понравился. Поскреб бороду, спросил с усмешкой:
— Дезертировать хотел?
— Как это дезертировать? — ужаснулся Вовка.
— А так! — без всякого снисхождения объяснил бородач. — Время военное, приказ есть приказ. Тебе какой курс определили? Игарка! А ты?
